Перстень Калиостро - Страница 16

Поскольку ты его не убивала, это сделал кто-то другой. Если мы узнаем, почему, то узнаем, и кто.

— Вы говорите — мы?

— Ну да, ты что, не хочешь, чтобы тебе помогали? Ну как знаешь, — обиделась Надежда.

Я опомнилась и поняла, что веду себя по-свински. Не так много у меня осталось друзей, чтобы отмахиваться от помощи.

— Право, не знаю, — промямлила я, — все это так сложно и неожиданно. Вы уверены, что это не пустая трата времени?

— Там посмотрим, — с энтузиазмом ответила Надежда. — Приступаем к делу. Первое, что мне хотелось бы уточнить, — это когда фотография могла попасть в альбом. — Надежда еще раз внимательно осмотрела снимок. — Фото сделано на фирменной «кодаковской» бумаге — здесь на обратной стороне можно прочитать название. Фирменные пункты печати «Кодак» почти на каждом углу, так что бумага нам ничего не даст.

— Когда баба Варя показывала мне альбом, этой фотографии там точно не было.

После ее смерти я выпросила альбом на память, но не сразу, а потом, когда мы переезжали. При переезде, сами понимаете, все вещи были в полном беспорядке, и, как мне помнится, альбом лежал какое-то время в коридоре в старой квартире на телефонном столике. Я забрала его позже, уже после переезда. Так что в это время кто угодно мог положить ее в альбом, потому что тогда еще народ в ту квартиру на Марата ходил. Другой вопрос — зачем он стал бы класть в наш альбом свою фотографию?

— Зачем? — переспросила Надежда. — Чтобы ее спрятать. Конечно, лучше прятать современную цветную фотографию среди ей подобных, иначе она слишком бросается в глаза. Но возможно, у того, кто ее спрятал, не было выбора, он очень торопился, возможно, ему угрожала опасность. Но это уже из области чистых предположений.

Значит, пять лет назад в альбом могла попасть подозрительная фотография, и с тех пор, как ты утверждаешь, альбом никто не открывал.

— Совершенно верно.

Надежда еще раз внимательно рассмотрела фотографию.

— А ну глянь-ка, тут на подоконнике какой-то цветок. Теть Тома, где у тебя лупа? — крикнула она в комнату.

Тамара Васильевна безропотно явилась на кухню, выдвинула ящик кухонного стола и нашла среди груды бесполезных мелочей, накапливающихся в каждом доме, большую лупу в металлической оправе. Надежда вооружилась лупой и через несколько минут напряженного разглядывания произнесла:

— Вижу, что кактус, а какой именно — не могу понять. Но все равно. Позвоню Сене Гурковскому, он большой специалист по кактусам, все про них знает.

— И зачем вам знать про кактус? — невежливо поинтересовалась я, потому что все Надеждины манипуляции вызывали у меня недоверие.

— Затем, что раз уж мы приняли как гипотезу, что все, что изображено на фотографии, — правда, — терпеливо начала Надежда, — то хорошо бы узнать для начала, кто такая эта женщина. Умерла ли она или спаслась. Окно на снимке самое обычное.

Без особых примет, могу сказать только, что оно находится в доме, построенном лет сто назад. А кактус — все же какая-то индивидуальная черта…

Не откладывая дело в долгий ящик, Надежда тут же набрала номер телефона своего знакомого специалиста по кактусам. Но тут нас постигло разочарование: Надежда не общалась с Гурковским около года, и оказалось, что судьба его сделала за это время крутой поворот: все семейство уехало на постоянное жительство в США.

— Ничего страшного, — не унывала Надежда, — придется обращаться в городской клуб, уж там наверняка помогут.

* * *

Лешка наелся у Тамары сладкого под завязку и вечером есть не просил, поэтому я с облегчением закрыла дверь на кухню. Головная боль немного прошла, настроение было, как всегда в последнее время, совершенно безразличным. Меня ничто не трогало — ни хорошее, ни плохое. Нельзя сказать, что бы я жалела себя — этого тоже не было, просто меня абсолютно ничего не волновало. По утрам мне не хотелось вставать, не хотелось умываться, есть, пить — словом, не хотелось жить. Если бы не Лешка… Я твердо знала одно: если меня не станет, с таким папочкой ребенок пропадет. Я не могу оставить ребенка на произвол судьбы, раз уж родила его.

В квартире было тихо, только из ванной доносился плеск: Лешка моется теперь самостоятельно, потому что у меня нет сил. Проходя мимо зеркала, я равнодушно скользнула по нему глазами. Мой бывший муж не нарочно орал, что я стала страшная, что смотреть на меня противно. Это верно: болезненная худоба, впалые щеки. Синяки под глазами. Волосы такие короткие, что даже расческа не нужна. После неудачных родов они стали так лезть, и в парикмахерской сказали, что если бы я промедлила еще немного, то стала бы лысой.

Муж не стал бы прохаживаться насчет моей внешности, если бы знал, как мало меня это волнует.

Я села на диван и укрылась пледом. Однако если уж я решила продолжать такую, с позволения сказать, жизнь, то надо поду-. мать, на что мы с Лешкой будем жить. Муж дает деньги только на Лешку, дает мало, а если мы будем продолжать ругаться из-за перстня, то он может и вообще перестать платить. Немного подбрасывают мои родители, но это тоже весьма нестабильно. Мать во всем обвиняет меня, говорит, что не надо было рожать второго, надо было вцепиться в мужа и держаться за него руками и ногами, раз уж я ничего не умею делать и не в состоянии сама себя содержать. Возможно, она права, но теперь ее советы помогут мне, как мертвому припарки. Следует срочно искать работу, но где? Специальности у меня никакой, после замужества я вообще не работала.

Куда идти? В торговлю, в ларек? Там надо сидеть с утра до вечера, а мне не с кем оставить Лешку. Ни о какой физической работе не может быть и речи: я слишком слаба, вымыть пол в собственной кухне для меня огромная проблема. Кроме того, надвигается лето, врач при выписке из больницы сказал, что если я не проживу на даче хотя бы месяца полтора, то следующей зимой просто зачахну. У свекрови есть дача, но туда ни за что не поеду. И Лешку не пущу.